От Редакции Карловчанина :
Увы, неблагодарность свойственна нашей человеческой падшей натуре. Когда всё благополучно, то кто подумает, несмотря на прямое учение Церкви, благодарить за все щедро на нас изливающиеся благодеяния ? В годы благоденствия кажется, что всё именно так и должно быть и иначе быть не может. Так вот, для нас в Церкви эти баснословные времена если не окончательно канули в вечность, то безусловно они позади нас ... Поэтому не лишне вспоминать всё то, чем и кем славилась наша Церковь, всё то, что казалось вечно нам принадлежащим, осмыслить это богатство, и не уподобиться окончательно тем свиньям, перед которыми, по евангельскому повествованию, не следовало метать бисер. А сколько дано нам было и бисера, и жемчужин, и алмазов в лоне Зарубежной Церкви ! Одним из таких алмазов был Основоположник РПЦЗ, по праву и без всякого преувеличения называемый Отцом Церкви, если понять, что Учители и Отцы Церкви принадлежат не временному, а духовному измерению. Блаженнейший Митрополит Антоний, первый кандидат Церкви на Всероссийский Престол, был поистине Архиереем вселенского масштаба, и таковым был признанный не только Русской Церковью, братскими Славянскими народами, но и Восточными Патриархами. В переживаемые нами тяжёлые дни, не только полезно, но жизненно необходимо вспомнить нашего Всезарубежного Авву, вкусить всем существом благодать общения с ним, и трезво осмыслить, особенно когда приближается годовщина его кончины 10 августа, что мы потеряли с его уходом в вечность. Тогда поймём мы, что без возвращения к нашим первоисточникам, к тому, что создало во всём Православном мiре славу Зарубежной Церкви, не может быть истинного, спасательного для нас пути. Не случайно было потребовано от лавро-марковской группировки прежде, чем быть принятой в общение с советской патриархией, официально отречься от Митрополита Антония, что было покорно исполнено по поручению Сvнода горе-богословом иноком Всеволодом /Филипьевым/, определившим, что труды Блаженнейшего Митрополита должны рассматриваться не более, как его "личное мнение". Возможно, что шаг этот был вынужденным, как бы "входным билетом", первым (увы, только первым!) взносом общей цены предательства. Но куда более удивительно то, что даже среди тех, кто официально борется с советской церковью, время от времени подаются голоса, претендующие оспаривать богословские труды Митрополита ! Тщетные, не более чем смешные попытки, напоминающие Крыловскую басню о лягушке и воле, но которые мы должны, не задумываясь, безповоротно пресекать. Если пытающийся воевать против величайшего богослова, канониста и пастыря сам не понимает и не видит нелепость и смехотворность своего положения, то он должен хотя бы определённо знать, что ему нет места в Зарубежной Церкви. Пусть защищает кого хочет, самого себя, свои мифы, но никак не Зарубежную Церковь. Блаженнейший Митрополит Антоний, вернув наше богословие к святоотеческому учению, избавил нас навсегда от мертвящей римской схоластики, заразившей с середины XVII-го века русское богословие. Благодаря ему, один из важнейших догматов, догмат Искупления, вновь предстал в христианском виде, очищенный от юридически-торгашеского понимания и от прямо языческих понятий сатисфакции (удовлетворения) и сверхдолжных заслуг. Ключом к пониманию догмата Искупления отныне стала сострадательная Божия любовь, а не, согласно рыцарским феодальным представлениям, месть оскорблённого грехом Адама Бога-Отца, пролившего ради удовлетворения божественного гнева равноценную Себе Кровь Сына, как это у нас в течении более двухсот лет рабски переписывалось с католических катехизисов. В докладе прочитанном в 1915г. в Московской духовной академии, будущий мученик, тогда архимандрит, Иларион /Троицкий/, говорил : "Католических ересей насчитывали целые десятки, но не указывали основного пагубного заблуждения латинства /.../ В схоластическом учении о спасении прежде всего должны быть снесены до основания два форта, два понятия : удовлетворение и заслуга. Эти два понятия должны быть выброшены из богословия без остатка, навсегда и окончательно". Не наименьшей заслугой Блаженнейшего Митрополита было то, что именно снёс до основания эти два противоправославных принципа, искажающих русское богословие. Будем благодарны протоиерею Тимофею Алферову, что он, в частности, взял за послушание истолковывать и повсеместно защищать от всяких нападок мысль и учение великого Господина и Отца нашего, Блаженнейшего Митрополита Антония. Кто горой не стоит за Митрополитом, тот не достоин числиться в Зарубежной Церкви.
Митрополит Антоний - возродитель святоотеческого богословия
Вышла в свет книга протоиерея Петра Гнедича Догмат искупления в русской богословской науке (1893-1944). Для всех, желающих сохранять наследие погибающей Русской Зарубежной Церкви, она может послужить, как это ни удивительно, довольно неожиданным утешением.
Автор – сотрудник библиотеки, затем преподаватель и профессор Ленинградской духовной академии. Биографическая справка в начале книги упоминает год его рождения 1904, затем сразу сообщает, что он получил "высшее гуманитарное образование, работал в научных библиотеках, затем по непростым обстоятельствам времени перешел на экономическую работу" (что интересно за всем этим стоит?) Дальнейшее жизнеописание начинается с 1946 года – поступление в МДА.
Автор посвятил свой труд памяти "патриарха" Сергия, и, естественно, книга выпущена, как еще один кирпич в монумент этому родоначальнику советской церкви. Понятно, что и сам о. Петр был представителем высшей советской церковной номенклатуры. И, казалось бы, что утешительного может он нам сообщить с совершенно другого церковного берега, при том еще, что мы не можем с ним сойтись и в некоторых чисто богословских оценках?
Самое важное достоинство книги – широкий литературный обзор. Автор опирается на целый ряд источников, практически неизвестных и недоступных массовому читателю, или известных лишь поверхностно. Перед нами раскрывается духовный и умственный путь русской богословской школы предреволюционной поры, проходит ряд имен талантливых русских богословов, дюжина с лишним имен, с разбором основных идей каждого. Читатель получает возможность осмыслить вклад русского богословия в общую сокровищницу мiрового Православия, причем именно самый важный ее вклад – в вопросе о догмате искупления.
Естественно, что здесь вспоминается имя, стоящее в заглавии нашей статьи. И столь же естественно услышать от такого автора, как о. Петр Гнедич, достаточно резкую критику в его адрес. А что вы, собственно говоря, ожидаете от профессора Ленинградской академии, писавшего в 1950-е годы? Как он должен был отозваться об основателе столь ненавистной Советам Русской Зарубежной Церкви? И, разумеется, современные противники Митрополита Антония (Храповицкого) могут вырезать из книжки ту пару десятков страниц, которые посвящены критике его взглядов, и использовать их для своих пропагандистских целей. Но если прочитать книгу целиком и вдумчиво, то образ Первого иерарха РПЦЗ нисколько не будет затемнен.
Сам автор высоко оценивает труд архиепископа Сергия (будущего советского патриарха) Православное учение о спасении, написанный на рубеже веков, в котором дана основательная критика юридической теории искупления. Посмотрите, дескать, насколько основательно написано, не то, что там у некоторых... Высоко оценивает и труды архиепископа Иллариона (Троицкого), будущего исповедника. Если читатель совсем не знаком с этими именами, то мог бы подумать, например, так: "еще б ты более, Антоний, навострился, когда б у Сергия немножко поучился".
Всячески принижая роль Митрополита Антония, отказывая ему в праве называться богословом и догматистом, о. Петр все же приводит интересное свидетельство. "Это удивительно, - говорил один московский академист, окончивший курс в 1894 г., - когда я читаю N или разговариваю с Z, то я всегда ловлю себя на мысли: да, где-то я об этом уже слышал. Начинаю вспоминать и обретаю первоисточник – нашего бывшего ректора академии преосвященного Антония" (Никольский П. Письма о русском богословии, СПб. 1904, цит. на стр. 242). Сквозь зубы вынужден о. Петр сделать и такое признание: "его влиянию подчиняются не только его ученики... оно замечается и в воззрениях более самостоятельных исследователей – архиепископа Иллариона (Троицкого), профессора священника Н. Петрова и других" (с. 242). Изюминка в том, что этих "других" было довольно много, и архиепископ Сергий (глубочайший богослов по оценке автора) тоже был из их числа.
В целом из приведенной картины ясно выводятся два простых вывода.
Во-первых, отвержение западного юридического подхода к искуплению было в Русской Церкви последних десятилетий перед революцией очень широким, продуманным и категоричным. Уровень критики "юридической теории" был явно на порядок выше уровня ее защиты. И данная книга нам это наглядно показывает. Русская богословская школа сумела преодолеть засилье западной схоластики, вновь вернуться к святоотеческой традиции, и (что очень важно), не просто повторить святых классических Отцов, но в их русле дать ответ на вопросы, не до конца ими раскрытые. Это был собственный вклад русской богословской школы в сокровищницу мiрового православного богословия. Таким образом, Митрополит Антоний не был здесь одиноким или каким-то самочинником в богословии – и мы получаем тому подтверждение от его противника.
Используя редкие и малодоступные источники, о. Петр наглядно показал, насколько глубоко русские богословы вникли в эту тему и насколько восприняли мысли Митрополита Антония или самостоятельно пришли к сходным с ним выводам. Действительно, мы вправе говорить о целой школе и целом направлении в русском богословии.
Во-вторых, духовно и идейно возглавляет это направление именно Митрополит Антоний; и работа о. Гнедича свидетельствует именно об этом, хотя бы и против воли автора. О. Петр рассматривает множество предложенных русскими богословами теорий искупления, альтернативных юридической. И дает возможность увидеть еще раз, что из них только Митрополит Антоний сумел дать ответ на вопрос, поставленный в его классической работе: какова движущая сила искупления? каким именно образом страдание Христово подает верующему в Него возрождение и жизнь вечную?
Русские богословы сумели критически осмыслить юридическую теорию, пришедшую в православную школу от Ансельма и его предшественников на Западе. Они дали себе труд взглянуть на юридическое толкование глазами человека не предвзятого, еще не верующего во Христа. Они поняли, что не должно перед таким человеком рисовать портрет Бога, подчиненного двум своим качествам – милости и праведности, состоящим во взаимной вражде. Бога, который, привлекши третье свое качество – премудрость, ухитряется удовлетворить обоим первым качествам, отдав на смерть Своего Сына. Ужаснувшись тому, каким изображает Бога юридическая теория искупления, русские богословы обратились к восточным Отцам, к литургическому наследию Церкви, к филологическому анализу ключевых слов: "умилостивление", "искупление", имеющихся в Новом Завете. Анализируя эти источники, они доказали, что юридическое толкование догмата искупления не соответствует православной святоотеческой традиции. Ключевым текстом, цитируемым из работы в работу, стали слова св. Иоанна Златоуста: "Не сказал Апостол: примирите с собою Бога, потому что не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует".
Итак, Искупитель примирил не Отца с нами, а нас с Ним. И все же, почему мы не смогли бы примириться без Христа? Весь догмат искупления в том и состоит, что Бог во Христе дает нам нечто очень важное, чего мы сами никакими усилиями достигнуть не смогли бы, и принятие чего, тем не менее, зависит от нашего свободного выбора. Что же это? Если мы еще ничего не сделали для примирения с Богом, то в чем Сам Бог изменился в своем отношении к мiру? В чем объективная сторона искупления? Что независимо от нас взошло в мiръ от Бога, чего не было до пришествия Искупителя?
И вот, рассмотрев все варианты, мы видим единственную путеводную нить в ответах на этот вопрос, предложенных Митрополитом Антонием. Бог неизменяем. Его качества не могут измениться, притом еще во времени. Будучи благ, он не может стать злым. Но Он может увеличить Свою славу. Он может придать своей любви как бы новое измерение. По его любви создан мiръ. И эта любовь, эта благость Божия, рассуждая по-человечески, связана с Его всеблаженством.
Какой человек счастлив? Только добрый, только лишенный полностью всякого гнева, зависти, ропота, неудовлетворенных желаний. Потому и Бог всеблажен, что Он есть любовь. Но, придавая своей любви новое качество, новое измерение, Бог тем самым изыскивает ей и новую силу. А эта сила явится, как некий отказ от Божественного всеблаженства. Бог делает свою любовь состраждущей, а для этого воплощается и идет на Крест.
И вот, действующая сила искупления и заключается в новом качестве Божией любви, в ее сострадательном характере. Состраждущая любовь Искупителя может сделать для человека, для его возрождения, качественно больше, чем промыслительная любовь Творца, посылающего солнце и дождь на праведных и неправедных. Если кратко, Отец прославился в Сыне, а мы получили спасение и очищение именно тем, что Божия любовь стала сострадательной. Вот, основная и сильнейшая идея Митрополита Антония в объяснении искупления. Идея, подкрепленная данными психологических и пастырских наблюдений. Ведь аналоги такой любви встречаются между людьми, и показывают, что сострадание любящего может способствовать нравственному возрождению любимого.
Добавим, что приемлется искупление, принесенное Новым Адамом, благодаря установленному еще в раю закону единения человеческого естества по образу единения Лиц Божества. Это тоже важнейшая идея Митрополита Антония, которую он взял у Отцов-каппадокийцев и применил от тринитарных вопросов к догмату искупления. В силу этого единства естества человека ему и достаточно одного Искупителя и родоначальника нового человечества.
Кто другой подметил суть догмата глубже и точнее? Просмотрев предлагаемый обзор о. Петра, не вижу другого такого автора.
Сам о. Петр Гнедич не придерживается юридической теории. Основную идею Митрополита Антония он в сущности не оспаривает, но, похоже, просто не понимает. К сожалению, владыка Антоний не писал систематического, научно отработанного труда. Когда о. Г. Флоровский пишет о нем: "скорее бросает, чем раскрывает свои мысли, не досказывает и обрывает их", - то он прав. Это действительно так. Но правда и в том, что сравнимых по глубине мыслей, притом подкрепленных пастырским и психологическим опытом, никто другой как-то не высказал.
И вот, невольно пользуясь плодами мысли Митрополита Антония, соглашаясь полностью с аналогичными же мыслями, если они высказываются архиепископами Сергием или Илларионом, о. Петру по должности приходится же где-то поругать родоначальника "карловацкого раскола". И он цепляется за две давно уже известных зацепки.
Первая – это миф о том, что будто бы Митрополит Антоний перенес "центр значимости" искупления с Голгофы в Гефсиманию. После обстоятельного разбора этого глупого обвинения, произведенного вл. Гавриилом (Чепурой) и приведенного у архиепископа Никона (Рклицкого), мы не станем вновь останавливаться на этом вопросе. Епископ Гавриил его разрешил и закрыл. Добавить тут нечего.
Вторая зацепка более серьезная. Это трактовка Митрополитом Антонием первородного греха. В эти очень новые, оригинальные утверждения Владыки все его критики вцепились мертвой хваткой. А затрудняется дело тем, что мысль свою Вл. Антоний выразил опять-таки очень кратко и отрывисто, да еще и включил в Катехизис, в эту на редкость неудобную форму вычурных вопросов с краткими ответами, как, к сожалению, стало принято когда-то составлять катехизисы.
"Наше рождение от грешных предков не есть единственная причина нашего греховного состояния. Бог знал, что каждый из нас согрешит так же, как и Адам, и потому мы являемся его потомками... Зная вперед, что каждый человек возымеет Адамово своеволие, Господь попускает, что мы наследуем Адамову немощную природу, болезненную, смертную, обладающую греховными склонностями, в борьбе с которыми, а еще более, поддаваясь им, мы сознаем свое ничтожество и смиряемся" ("Катехизис", о Третьем члене Символа веры).
Эти слова Митрополита Антония я отстаивать не стану. В отличие от его критиков, лучше признаюсь, что в таком кратком выражении мысль Владыки я просто не понимаю. И спросить его на семинарском чаепитии я уже не смогу. Но дело в том, что Вл. Антоний, вероятно, глубже всех понял, какая тут стоит проблема.
Когда на него закричали, что он "отменил" понимание первородного греха, как порчу человеческого естества, это было неверно. Дело в том, что к одной только порче естества проблему не сведешь.
Действительно, мы обладаем поврежденной душою, с ее умом, чувством и волею. То, другое и третье у нас расстроены. Мы подвержены уже внутренним искушениям, через ум, волю, и чувства. Тело наше соответственно так же расстроено. Но проблема в нашей свободной воле. Осталась она у нас или нет? Если не осталась, если мы обречены грешить, то мы не виноваты. Нас не за что осуждать в ад и, соответственно, незачем спасать от него.
И опыт, и Откровение согласно говорят, что свобода выбора у нас осталась. Осталась после падения и до искупления. Искупитель возвратил нам не ее, а что-то иное. Но при этом, по учению Евангелия и апостолов, мы грешим своим произволением, своим неверным выбором, с какой-то совершенно фатальной неизбежностью, причем этот наш личный злой выбор настолько четко выражен, что ведет нас к смерти, и смерти вечной. Нет человека, который, поборовшись своим произволением со своим попорченным естеством, сумел бы одержать хотя бы относительную победу, если уж согрешить, то хотя бы не на смерть.
Повреждение естества, как оно осмотрено у аскетических отцов, дело понятное. Плохонькая стала у человека душа. Но если осталась нравственная свобода, да еще и совесть, да еще и хотя бы какая-то память о нравственном законе, то почему насилие естества нельзя побороть никому и ничем? Каждый человек согрешает сам, своим произволением и решением. За это греховное решение он подлежит осуждению. Грех не в пробуждении гнева, похоти или трусости внутри моей души (это все вполне обусловлено нашим падшим естеством), а в их проявлении по моему решению. И каждый грешник согрешил, решившись согрешить, имея при этом хотя бы слабую потенциальную возможность не грешить, причем почти всегда даже сознавая ее.
Вот в чем проблема. Откуда такая власть греха над человеком, что мы, согрешая сами, своей свободной волей, обречены согрешать этой свободной волей?
Вот Митрополит Антоний и дал ответ на этот вопрос. Да, каждый согрешает, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью, (Иак. 1, 14), и Бог это предвидит и, заранее зная, что каждый из нас согрешит своей свободной волей по подобию Адама, поместил нас в трудные условия жизни падшего человека, в эти кожаные ризы.
Не возьмемся судить, точно это так или нет. И вообще, насколько здесь Митрополит Антоний дал исчерпывающий ответ. Просто он вновь показал, что школьный ответ недостаточен. К одной только порче человеческого естества первородный грех не сводится. Как и вообще грех не сводится к повреждению человеческой природы.
Размышление о Христовом сострадании дает нам возможность вновь обратить внимание на личностную сторону греха. Грех – это разрыв отношений любви с Богом. Мы виноваты не тем, что родились падшими человеками, а в том, что разорвали этот союз любви. Причем, по-видимому, Митрополит Антоний настаивает, что каждый из нас сделал это сам, лично. Что тогда делать? Восстановить его. Как? – Только сочетавшись Христу, как и обещали при купели крещения.
Современному православному человеку полезно вновь и вновь возвратиться мыслью к своему крещенскому обету. Сочетаваюсь Христу. Должно быть, это очень древняя, изначальная крещенская формула. Во Христе мы не просто получили возможность восстановить или улучшить естество свое, испорченное грехом. Христос – наш единственный путь для того, чтобы суметь наконец повернуться к Богу лицом. Где лицо Невидимого Бога? Как искать Его? Бог видит, что, озираясь туда и сюда, мы Его не видим лицом к лицу. И Он воплотился, чтобы, взглянув на лицо Христа, Его жизнь, слова, дела и смерть за нас, мы смогли бы увидеть Бога. Видевший Меня видел Отца (Ин. 14, 9).
Не станем в краткой библиографической статье вдаваться более глубоко в суть проблем, поднятых русской богословской школой. Возвращаясь к книге о. Петра Гнедича, будем благодарить Господа за то, что светлая полоса в истории Русской Православной Церкви была и до сего дня еще не забыта.
Когда католики скажут, что Православие – это сплошной мрак невежества, а протестанты обвинят нас в язычестве, мы теперь сможем, не вступая в спор, просто снять с полки эту книгу. Когда Русскую Церковь сvнодального периода обвинят в застое, а русскую интеллигенцию в безбожии, у нас есть что показать и таким критикам и насмешникам. Мы покажем эту плеяду имен, за каждым из которых стоит еще целое собрание учеников, студентов, слушателей, друзей. Вот чем жило русское православное богословие. Вот над чем трудились лучшие умы, вот о чем бились лучшие сердца. Вот где были русские христиане, вот где была настоящая русская интеллигенция.
И сквозь темную полосу современного церковного состояния до нас дойдут светлые лучи наших предков. Они сумели создать ценности, способные пережить и лихолетье советских времен, и нынешнее безвременье. И мы способны принять их прикосновение к вечности.
Протоиерей Тимофей Алферов
